Неточные совпадения
Поедешь ранним вечером,
Так утром вместе с солнышком
Поспеешь
на базар.
Взглянув
на этот
базар, мы
поехали опять по городу, по всем кварталам — по малайскому, индийскому и китайскому, зажимая частенько нос, и велели остановиться перед буддийской кумирней.
— Гет-то, что за безобразие! Гето,
базар устроили? Мелочную лавочку? Гето,
на охоту
ехать — собак кормить? О чем раньше думали! Одеваться-а!
«Дай-ка купонной машинки, попечатать надо,
на базар еду», — обращались соседи друг к другу.
— Я теперь так поступать буду, — продолжает ораторствовать помпадур, — что бы там ни случилось — закон! Пешком человек идет — покажи закон! в телеге
едет — закон! Я вас дойму, милостивый государь, этим законом! Вон он! вон он! — восклицает он, завидев из окна мужика, едущего
на базар, — с огурцами
на базар едет! где закон? остановить его!
И странно было то, что среди всей этой сумятицы, от которой кругом шла голова, крови и огня, спокойно шла обычная жизнь, брались недоимки, торговал лавочник, и мужики, вчера только гревшиеся у лесного костра, сегодня
ехали в город
на базар и привозили домой бублики.
— Ох-тех-те!.. Младшего брата давно оженили, — говорила Варвара, — а ты всё без пары, словно петух
на базаре. По-каковски это? Этих-тех, оженишься, бог даст, там как хочешь,
поедешь на службу, а жена останется дома помощницей-те. Без порядку-те живешь, парень, и все порядки, вижу, забыл. Ох-тех-те, грех один с вами, с городскими.
Лакей при московской гостинице «Славянский
базар», Николай Чикильдеев, заболел. У него онемели ноги и изменилась походка, так что однажды, идя по коридору, он споткнулся и упал вместе с подносом,
на котором была ветчина с горошком. Пришлось оставить место. Какие были деньги, свои и женины, он пролечил, кормиться было уже не
на что, стало скучно без дела, и он решил, что, должно быть, надо
ехать к себе домой, в деревню. Дома и хворать легче, и жить дешевле; и недаром говорится: дома стены помогают.
Ехали в город
на базар мужики и бабы, и в их плотно одетых фигурах чувствовался еще холодок недавней ночи; пыль за телегами поднималась лениво, как сонная, и у безлюдного трактира играли щенки.
— Вот вам люди! — продолжал он, обращаясь к окну, из которого виднелась городская площадь, усыпанная, по случаю
базара, народом. — Позови обедать, — так пешком прибегут! Покровительство нужно, —
на колени, подлец, встанет, в грязи в ноги поклонится! А затей что-нибудь поблагороднее, так и жена больна и в отпуск надобно
ехать… Погодите, мои милые, дайте мне только дело это кончить: в калитку мою вы не заглянете…
А нынешний норовит угнать коня у пьяного или сонного, да бога не побоится и с пьяного еще сапоги стащит, а потом жмется,
едет с той лошадью верст за двести и потом торгуется
на базаре, торгуется, как жид, пока его урядник не заберет, дурака.
Шел он до вечера, а до города еще далеко. Пришлось ему в поле ночевать; зарылся в копну и проспал всю ночь. Поднялся с зарею и опять пошел; недалеко от города вышел
на большую дорогу. По дороге много народу в город
на базар идет и
едет. Догоняет его обоз; стали его извозчики спрашивать, что он за человек и отчего это он в мешок одет.
—
На постоялый тебе? — сказал дядя Елистрат, ухватясь рукою за край Алексеевой тележки. — А ты вот бери отселева прямо… Все прямо, вдоль по набережной… Переулок там увидишь налево, налево и ступай. Там улица будет,
на улице
базар; ты ее мимо… Слышь?.. Мимо
базара под самую, значит, гору, тут тебе всякий мальчишка постоялый двор укажет. А не то
поедем заодно, я те и путь укажу и все, что тебе надобно, мигом устрою.
— Помер, сердечный, — продолжала Манефа. —
На Введеньев день в Городец
на базар поехал,
на обратном пути застань его вьюга, сбился с дороги, плутал целую ночь, промерз. Много ль надо старику? Недельки три поболел и преставился…
— Помаленьку как-нибудь справится, — отвечал Патап Максимыч. — Никитишне из праздников праздник, как стол урядить ее позовут. Вот что я сделаю:
поеду за покупками в город, заверну к Ключову, позову куму и насчет того потолкую с ней, что искупить, а воротясь домой, подводу за ней пошлю. Да вот еще что, Аксиньюшка: не запамятуй послезавтра спосылать Пантелея в Захлыстино, стяг свежины
на базаре купил бы да две либо три свиные туши, баранины, солонины…
Вечером выехали из города. Отъехав верст двадцать, Патап Максимыч расстался с Дюковым. Молчаливый купец
поехал восвояси, — а Патап Максимыч поспешил в Городец
на субботний
базар. Да надо еще было ему хозяйским глазом взглянуть, как готовят
на пристани к погрузке «горянщину».
— Я и не ожидала такой неурядицы. Как заброшен у нас народ! Сотского нет — уехал далеко,
на всю неделю; десятского — и того не добилась. Одни говорят — пьян, другие —
поехал в посад, сено повез
на завтрашний
базар. Урядник стоит за двадцать три версты. Послать некого… да он и не приедет: у них теперь идет выколачивание недоимок.
Вечером он из имения выехал, а рано
на заре стал уже в Киеве
на дымящихся и вспененных конях посреди печерского
базара, а дальше тут уже не знал куда
ехать: по Большой или по Малой Шияновской, и закричал во все горло...
Потом городской голова и персидский сановник
поехали осматривать зверинец. Обыватели видели, как их Степан Иваныч, красный от шампанского, веселый, очень довольный, водил перса по главным улицам и по
базару, показывая ему достопримечательности города, водил и
на каланчу.